И.Е.Репин (1844-1930)
Бурлаки на Волге
1870-1873гг., холст, масло,131,5 x 281 см,
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Первая совершенно уже самостоятельная большая картина Репина.
Замысел ее относится, очевидно, к 1868 году, когда был сделан первый акварельный эскиз, от которого художник впоследствии совершенно отошел. Летом 1870 года Репин совершает поездку на Волгу, где живет, наблюдая жизнь бурлаков, рисуя этюды фигур и пейзажа.
В том же году делаются этюды композиции, представляющие два варианта решения, в основном отличающиеся направлением движения бурлацкой ватаги. Репин останавливается на втором из них, в котором движение располагается по несильной диагонали почти параллельно холсту, и его разрабатывает как в отношении самой группы, так и пейзажного фона. По окончательному эскизу маслом (ГТГ) в 1870—1871 годах пишется первый вариант картины. Летом 1872 года Репин вновь едет на Волгу и затем переписывает картину, сохранив ее композицию.
Такой метод многолетней работы над картиной, переписки и доработки уже готового произведения будет характерен в дальнейшем для работы художника над большими композициями.
Много позднее Репин так сам оценивал своего первенца: «Знаете ли, только теперь, рисуя и повторяя эту свою излюбленную тему, я вижу, что она действительно недурна, в ней есть много художественного, а главное, — человеческого» (письмо Стасову).
То, что Репин называл «человеческим», было действительно тем новым, что ставило картину на следующую ступень развития реализма сравнительно с живописью шестидесятников. Их критика действительности здесь освобождалась от просветительского рационализма и нарочитости. Это было уже не олицетворение идеи, а взятая прямо из жизни характерная и типическая сцена, многосторонняя в своем содержании.
Богатство и разнообразие типажа, полная естественности его трактовка давали возможность показать в картине, рисующей жестокую эксплуатацию народа, не только ее жертвы, но и образы людей из народа, полные сил, духовного богатства и красоты. Так зарождалась та многосторонность изображения народной жизни в ее противоречиях, которая полностью развернулась в картине «Крестный ход в Курской губернии».
Жизненная сцена и человеческие образы передаются во всей естественной полноте и разносторонности, а не только в тех чертах, которые прямо нужны для выражения заданной идеи. Художник идет от замысла, но не подчиняет ему действительность, а, напротив, в ней самой находит решение замысла.
Репинские воспоминания сохранили нам документальное свидетельство его увлечения натурой, страстности ее изучения и воспроизведения. В ней самой ищет он содержания, выступающего как красота пластической выразительности. Он видит ее глазами живописца: «...вот этот, с которым я поравнялся и иду в ногу, — вот история, вот роман! Да что все романы и все истории перед этой фигурой!... Боже, как дивно повязана у него тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее, и, главное: цвет его лица!... Но я иду рядом с Каниным, не спуская с него глаз. И все больше и больше нравится он мне: я до страсти влюбляюсь во всякую черту его характера и во всякий оттенок его кожи и посконной рубахи. Какая теплота в этом колорите»
(Репин И.Е. Бурлаки на Волге // Репин И.Е. Далекое близкое. — М., 1944. С. 247—248.).
Это художническое восприятие натуры, при котором она вся представляется прекрасной, сказалось в трактовке фигур и пейзажа.
Изображение того и другого было очень смелым для своего времени, поражая живописностью, материальностью, чувственностью восприятия, благодаря которой даже некрасивая натура, вроде лохмотьев бурлаков, приобретала живописную красоту.
Ватага бурлаков в картине расположена по несильной диагонали справа налево, двигаясь из глубины, но так, что фигуры почти все находятся на одном плане, как бы в известной мере барельефом. При таком расположении фигур, в котором сказываются традиции классицизма, академического обучения, хорошо передавалась трудность их движения, тяжесть работы, вместе с тем каждая из них отчетливо «читалась», а все они образовывали некое сложное единство.
Одиннадцать фигур, составляющих бурлацкую ватагу, композиционно объединены в три ясно видимые группы, на которые распадается вся масса фигур. Первая группа состоит из четырех фигур с Каниным во главе, вторая — также из четырех фигур, среди которых выделяется и господствует образ юного бурлака Ларьки, и, наконец, последняя группа из трех, менее значительных и выразительных фигур.
Обращаясь к первой группе, видим, как крепко и мастерски она скомпонована. Она представляет собой компактное единство, однако при большой сложности внешнего контура, которая придает ей жизненность. Характерно размещение голов таким образом, чтобы каждая из них была четко видна на свободном фоне. Изображая фигуры в сильном наклоне, Репин поднимает их головы так, чтобы были видны лица. В этом сказывается интерес художника к передаче психологии, душевного мира бурлаков. «Человечность» трактовки персонажей, гуманизм Репина позволили ему увидеть и показать в порабощенных людях их яркие личности, их человеческое достоинство, их нестертые рабским существованием индивидуальности. Гуманизм и психологизм Репина с особой силой проявляется в образе Канина, этого мудреца и философа, каким он рисовался Репину. Головы бурлаков и портретны и в большой мере обобщены, типизированы. Изображая лица бурлаков первой группы фронтально, Репин лишь крайнего справа (Ильку Моряка) заставляет прямо глядеть на зрителей. Канин же смотрит куда-то вдаль, а взгляд рыжего обращен на Канина. Этим достигается свобода выражения. Главные действующие лица не позируют, а живут своей жизнью. Обращенность их на зрителей сделала бы их резонерами, что в особенности было опасно в положительном образе мудреца Канина.
В воспроизводимых фрагментах отчетливо видна манера живописи молодого Репина: уже довольно широкое письмо, в наложении мазков, однако, целиком подчиненное объемной форме предмета. Наглядно виден и интерес живописца к пестрым лохмотьям одежд.
Группа с Ларькой построена на резких контрастах образов. Юности Ларьки, его нетерпению и раздражению молодости противопоставлены, с одной стороны, изнеможение чахоточного, а с другой — флегматичное спокойствие бывалого старика, умеющего приспосабливаться ко всякой обстановке. Прислонившись на ходу к плечу соседа, он спокойно набивает трубку. Ларька — самый пленительный в своем лиризме и молодом обаянии образ. Репин им очень увлекался, и это сказалось в его поэтической трактовке. Ларька как бы сосредоточивает в себе, персонифицирует идею благородства человеческой личности и всю отвратительность ее подавления в примитивной животной эксплуатации. В умении грубое и обыденное увидеть внутренне облагороженным и потому прекрасным и поэтичным особенно выявляется уже у молодого Репина демократизм его эстетики.
Характерен ритм фигур внутри ватаги в целом. Они постепенно все более сгибаются в каждой следующей группе, что подчеркивает движение всей ватаги вперед. Но для того чтобы избежать монотонности, Репин в каждой из трех групп дает одну высокую и распрямленную фигуру. Таковы высокий бурлак с трубкой в первой группе, Ларька — во второй и бурлак в круглой шапке — в третьей. Эти фигуры вносят перерывы в повторяющийся ритм согнутых спин, образуя своего рода цезуры в общем ритме ватаги. Особенно сильна цезура, образованная откинувшейся назад, в обратном общему движению направлении, фигурой Ларьки, чем усиливается ее центральное положение. Ларька — второй по силе после Канина образ в картине — изобразительно представляет собой центр всей фигурной части композиции. Справа и слева от него располагается равное количество фигур бурлаков. Он выделен и цветом. Его розовое юношеское тело, лохмотья красной спадающей рубахи и портки образуют светлое красочное пятно среди темных фигур бурлаков. В своей колористике фигура Ларьки, более, чем другие, связана с пейзажем, с его желтым песком, игрой света на воде, желтыми тонами баржи и паруса вдали слева.
Помещенная рядом с Ларькой фигура чахоточного своим сильным наклоном связывает вторую группу с первой и вместе с тем освобождает перед лицом Ларьки необходимое пространство. Последняя фигура в третьей группе, изображенная фронтально, с опущенной головой, корреспондирует с крайней фигурой первой группы, как бы замыкая всю массу ватаги. В итоге получается своеобразный ритм волнообразного движения. Этим выявлена его затрудненность: бурлаки с трудом тянут бечеву и передвигаются по зыбкому песку. Ватага изображена одновременно компактно, как единая масса на пейзажном фоне, и вместе с тем дифференцированно, в соответствии с разнообразием составляющих ее типов. Она вся как бы «пульсирует» благодаря контрасту ритмически повторяющихся кривых линий согнутых спин и возвышающихся над ними вертикалей отдельных фигур.
В широком открытом пейзаже картины сказалось то впечатление, которое произвели на Репина волжские просторы и дали. «Что всего поразительнее на Волге — это пространства», — вспоминал Репин впоследствии (Репин И.Е. Далекое близкое. — М., 1944. С. 235.). Художник изображает далеко простирающуюся водную гладь реки с парусной лодкой. Этот открытый пейзаж картины был для своего времени большим достижением по ощущению пространства, по цветности гаммы, основанной на сочетании желтых и голубых цветов, а также по уже относительно свободному письму. В решении пейзажа сказалось плодотворное воздействие на Репина Ф. А. Васильева, с которым художник жил на Волге в свою первую поездку. Этот пейзаж создавал для картины необходимое ей большое и свободное пространство, волжские шири придавали ей эпическое дыхание, подчеркивали внутреннее, психологическое содержание полотна. Недаром у Репина волжские пейзажи вызывали в памяти «Камаринскую» Глинки (Репин И.Е. Далекое близкое. — М., 1944. С. 231.). Если теплые красно-розовые цвета в фигуре Ларьки связываются с теплыми желтыми красками пейзажа, то голубое небо и вода находят отклики в цветах одежд некоторых других бурлаков, например, крайнего слева. Но Репину не удалось полностью связать фигуры с пейзажем, и последний смотрится еще в большой мере как фон, на котором резко выделяется темная группа фигур.
Эта задача связи фигур с пространством, с пейзажем решена была Репиным в другом варианте картины, известном под названием «Бурлаки, идущие вброд».
(Федоров-Давыдов А.А. И.Е. Репин. М.: Искусство, 1989. С. 14—16.