Карл Брюллов (1799-1852)

Рассказ И.Долгополовa

"В области искусства, в творчестве сердца, русский народ обнаружил изумительную силу, создав при наличии ужаснейших условий прекрасную литературу, удивительную живопись и оригинальную музыку, которой восхищается весь мир... Гигант Пушкин — величайшая гордость наша... а рядом с ним волшебник Глинка и прекрасный Брюллов" (М. Горький).

НАЧАЛО

«Если бы нашему Эрмитажу, — писал Карл Брюллов, сравнивая коллекцию Дрезденской галереи с петербургским собранием,— хоть одного крикуна из здешних, то он стоил бы всех сокровищ Европы, Азии, Африки и Америки».

Эти гордые слова хранятся в «Архиве Брюлловых» и относятся к поре, когда братья Брюлловы-Карл и Александр, получив благословение петербургского «Общества поощрения художников», путешествовали по Европе, имея конечной целью Рим. Молодые художники отправлялись в дальний путь, как пишет современник, «искать не вдохновения, а усовершенствования», и они тщательно изучают, смотрят, сравнивают...

А вот отрывок из письма Карла, написанного уже из Рима:

«Но нам вдалеке от родины, от друзей, от всего, что делало нас счастливыми в продолжение 23 лет, каково нам —вы, может быть, после сего письма и будете иметь вообразить себе. Ни сосенки кудрявые, ни ивки близ него. Хотя здесь вместо сосен растут лавры и вместо хмеля виноград — все мило, прелестно! — но без слов, молчат и даже кажется все вокруг умирающим для тех, кто думает о родине».

Как много стоит за этими бесхитростными словами душевной чистоты и сдержанности!

Юный Брюллов воспитывался в стенах Петербургской Академии художеств в дни, когда Россия одержала великие победы. Это была пора подвига и восторга, и молодой художник мечтал прославить Отчизну своими творениями.

Честолюбивым мечтам суждено было сбыться. Но до великого дня триумфа русского художника в Европе лежали долгие годы напряженного труда, учения.

А пока Брюллов снял мастерскую в древней столице Италии — родине многих гениальных живописцев. И поместил в ней слепки, напоминавшие ему о классических произведениях древности: Аполлона Бельведерского, Венеру Медицейскую, Меркурия Ватиканского, Бельведерский торс и фрагменты фигур Аякса и Геркулеса.

Молодой живописец получил хорошую школу, но здесь, в Риме, он впервые так близко подошел к изучению великих шедевров классики и с поразительной зрелостью делает первые глубокие выводы. Вот отрывок из его письма к брату Федору — художнику: «Первое, что я приобрел в вояже, есть то, что я уверился в ненужности манера. Манер есть кокетка или почти то же; делая соображения из всего виденного во всех галереях, на дороге встречавшихся, вижу, что метода, употребляемая древними мастерами, не без причин».

Тонкое чувство формы, поражающая пластичность картин Брюллова — результат любовного изучения классики. Вспомним, что еще в академии юный художник сорок раз рисовал сложнейшую группу Лаокоона, двенадцать раз копировал Веласкеса.

Шли годы. Несмотря на косность и нелепые претензии «Общества поощрения художников», Брюллов упрямо идет к цели. Его живопись становится прозрачнее, колорит картин напряженнее, краски свежее. Молодой живописец пишет свои картины «Итальянское утро» и «Полдень», в которых сюжет взят не из мифологии, не из библии, а просто из жизни. Это весьма шокирует почтенных членов «Общества поощрения художников», и они лишают Брюллова стипендии. Но, к счастью, к тому времени мастерство художника настолько окрепло, что он решает идти своим путем:

«Всадница». Эта блестящая картина Брюллова сразу поставила его в ряд с крупнейшими живописцами Европы. Виртуозно написанная, она вызвала сенсацию - в Риме. Вот один из отзывов прессы тех дней:

«Отличный живописец, которого до сих пор мы знали только по некоторым прелестным рисункам, исполненным акварелью, в этом году появился с большой картиной, написанной масляными красками, и превзошел всеобщие ожидания. Эта картина, портрет в настоящую величину, изображает очень красивую девушку на лошади, в саду, и написана господином Карлом Брюлловым по заказу графини Самойловой. Манера, которою исполнен этот портрет, заставляет припомнить прекрасные произведения Ван Дейка и Рубенса».

Девять лет, проведенные в Риме, не пропали даром, Брюллов достигает в своих портретах и картинах самого высокого живописного класса. Но молодой художник верен своей мечте, он продолжает упорно работать, изучать мастеров Ренессанса, чтобы создать произведение монументальное, способное прославить русскую школу живописи.

(***В Италии, как пенсионер, Брюллов, в числе отчетных работ, должен был исполнить копию с какого-нибудь классического произведения. По инициативе русского посольства в Риме он выбирает "Афинскую школу", фреску Рафаэля из папского дворца в Ватикане. Сейчас эта работа Брюллова, выполненная в натуральную величину, украшает зал копий в здании петербургской Академии художеств. Карл Брюллов рисовал копию "Афинской школы" в том же возрасте, в котором Рафаэль создавал фрески в залах Папского дворца в 1508-511 годы).)

Стендаль в своих знаменитых «Прогулках по Риму» пишет о посещении Ватикана, где они любовались стансами Рафаэля, и в частности «Афинской школой

«Наши спутницы с первого же взгляда уловили оттенки в выражении действующих лиц этой картины благодаря копии в размере подлинника, которую пишет какой то русский художник... Яркие краски русской копии послужили нам прекрасным комментарием, отлично поясняющим текст старинного автора...» Этот «какой-то русский художник», поразивший Стендаля, был молодой Карл Брюллов.

вверх

ТРИУМФ

«Так Брюллов, усыпляя нарочно свою творческую силу, с пламенным и благородным подобострастием списывал «Афинскую школу» Рафаэля. А между тем в голове его уже шаталась поколебленная Помпея, кумиры падали, народ бежал по улице, чудно освещенной вулканом». Эти слова Пушкина с гениальной простотой рисуют страстную увлеченность художника, вынашивающего «Последний день Помпеи», свою будущую, ставшую столь знаменитой картину.

История трагической катастрофы, постигшей древний город, целиком захватила все помыслы живописца. Он вспоминает свои первые впечатления от посещения Помпеи:

«... Нам открылась откопанная часть сего несчастного города. Мы взошли, у входа сидели сторожа-проводники; один из них предложил нам свои услуги и сказал, что это место был малый форум, или место, где сбирался народ для торга и других публичных дел... Вид сих развалин невольно заставил меня перенестись в то время, когда эти стены были еще обитаемы, когда этот форум, на котором мы стояли одни и где тишина была только прерываема какой-нибудь ящерицей, был наполнен народом... Нельзя пройти сии развалины, не почувствовав в себе какого-то совершенно нового чувства, заставляющего все забыть, кроме ужасного происшествия с сим городом».

Художник, вооруженный блистательным мастерством, создает несколько эскизов и потом приступает к грандиозному холсту. Но прошло три года со времени первого эскиза, пока молодой живописец, наконец, окончил вчерне прорисовку холста. Вот маленькая запись, которая свидетельствует о напряжении, испытанном при этой работе:

«К концу 1830г. в Брюлловской «Помпее» все фигуры были только поставлены на места и пропачканы в два тона. Вся эта работа была окончена и так подействовала на организм Брюллова, что у него от упадка сил дрожали голова, руки и ноги».

Не представляется возможным описать все перипетии и сложности создания этого колоссального холста. Ведь его размер достигал около тридцати квадратных метров!

Но, наконец, картина написана. Вот что рассказывает друг художника об этих торжественных минутах со слов самого Брюллова: «...чудные моменты пережил я, писавши эту картину! И как теперь вижу стоящего перед нею маститого старца Камуччини. Спустя несколько дней после того, как весь Рим стекался смотреть мою картину, пришел он ко мне в мастерскую на Виа Сан Клавдио и, постояв несколько минут перед картиной, обнял меня и сказал: «Обними меня, Колосс!»

Триумфально было рождение славы Брюллова. Десятки тысяч римлян и жителей других городов Италии приходили в мастерскую полюбоваться шедевром. Слава художника росла с каждым днем... Великий английский писатель Вальтер Скотт, рассматривая «Последний день Помпеи», сказал с восторгом: «Это не картина, это целая поэма».

Полотно привезли в Милан. И снова, как и в Риме, в зале Брерского дворца с утра до вечера теснились толпы любителей живописи. Брюллова узнавали на улице, приветствовали его, а однажды, когда художник посетил театр, публика узнала живописца и устроила ему овацию. А через несколько минут прима читала со сцены стихи, написанные в честь русского гения.

Можно себе представить, как ожидали в России «Последний день Помпеи», которая неторопливо шествовала по Европе и, побывав в Париже, наконец, достигла Родины. Ликованию соотечественников не было предела. Самые высокие ценители искусства, были поражены блистательным произведением Брюллова. Гоголь писал:

«Его произведения первые, которые могут понимать (хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество. Они первые, которым сужден завидный удел пользоваться всемирною славою, и высшею степенью их есть до сих пор — «Последний день Помпеи... У Брюллова является человек для того, чтобы показать всю красоту свою, все верховное изящество своей природы. Страсти чувства, верные, огненные, выражаются на таком прекрасном облике, в таком прекрасном человеке, что наслаждаешься до упоения».

«Гениальным художником» и «первым живописцем Европы» называл его Белинский.

Триумф. Другого слова не подыщешь, чтобы оценить тот поток восторга, любви и признательности, который обрушился на счастливого художника. Это была полная мера народного признания за творческий подвиг.

И вот, наконец, прославленный живописец на родине. Он спешит в Москву, куда приезжает 25 декабря 1835 года, опаздывая на один день отпраздновать свое рождение.

Москва произвела на Брюллова огромное впечатление. Он целыми днями бродил по городу. Восторгался красотой древнего Кремля. Ведь все здесь дышало великой историей великого народа. Еще живы были в памяти героические страницы Отечественной войны 1812 года. Вот несколько строк воспоминаний современника о тех днях:

«Брюллов горячо любил Москву. Стоя на колокольне Ивана Великого, он словесно рисовал десятки ярких исторических картин: чудился ему Самозванец, идущий на Москву, с своими буйными дружинами; то проходил в его воображении встревоженный Годунов; то доносились до него крики стрельцов и посреди их голос боярина Артамона Матвеева; то неслись в воздухе на конях Дмитрий Донской и князь Пожарский; то рисовалась около соборов тень Наполеона...»

В голове замечательного художника роились десятки замыслов, он рисовал эскизы, увлеченно рассказывал новым друзьям о своих планах.

Москвичи приняли его радушно, хлебосольно. Его звали на бесконечные банкеты, приемы. В честь него были сложены ставшие хрестоматийными стихи:

Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень. —
И стал «Последний день Помпеи» —
Для русской кисти первый день!

Брюллову были в тягость эти бурные каждодневные восторги, кончавшиеся шампанским и долгим застольем. Но не в его силах было приостановить эту справедливую радость новых друзей.

Большим событием в жизни художника была его встреча и завязавшаяся дружба с Пушкиным. Они сразу сошлись и полюбились друг другу. В письме к жене от 4 мая 1836 года поэт пишет:

«...Мне очень хочется привести Брюллова в Петербург. А он настоящий художник, добрый малый, и готов на все. Здесь Перовский его было заполонил, перевез к себе, запер под ключ и заставил работать. Брюллов насилу от него удрал».

А через две недели он сообщает Наталье Николаевне в другом письме от 18 мая:

«Брюллов сейчас от меня. Едет в Петербург скрепя сердце, боится климата и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист».

Не прошло и месяца со дня посылки Пушкиным письма о выезде Брюллова в Санкт-Петербург, как в помещении Академии художеств 11 июня 1836 года был дан обед в честь знаменитого живописца.

Может быть, не стоило особо отмечать эту ничем не замечательную дату, 11 июня! Но дело в том, что по странному стечению обстоятельств именно 11 июня, через четырнадцать лет, Брюллов приедет, по существу, умирать в Рим... Больной, постаревший. Но не будем забегать вперед и омрачать торжество в императорской академии.

«Вам не новы приемы торжественные, похвалы восторженные, — говорил в своей речи, обращенной к Брюллову, конференц-секретарь В.И.Григорович.— Дань таланту истинному есть дань справедливости. Но здесь вы найдете радушие, привет и чувства родственные. Вы наш по всему:как русский, как питомец, как художник, как сочлен, как товарищ».

Брюллов был растроган. Он стоял неподвижно, в глазах у него блестели слезы восторга, он буквально сиял в лучах тепла и любви.

Громовое «ура», мажорный торжественный марш потрясали стены здания, где родился и воспитался великий талант художника.

На следующий день отгремели трубы, и столица встретила Брюллова строгими буднями и делами.

Императорская Академия художеств, предложив Брюллову руководство историческим классом, возвела его в звание младшего (2-й степени) профессора. Для получения звания старшего профессора ему надлежало написать большую картину на тему, утвержденную Академией.

Наверное, почетный член многих академий Европы был озадачен таким оборотом дела. Но, очевидно, «Последний день Помпеи», написанный по собственной инициативе, был недостаточно весомым для получения звания старшего профессора, не говоря уже о звании академика, которого, кстати, Брюллову так и не суждено было получить никогда. Таково было высочайшее государя Николая I благоуважение.

вверх      продолжение

Карл Брюллов